Тропа смерти - Страница 85

— От дождя можно будет сейчас шкурку свинюшью между камнями натянуть. И деревяху поставить какую-нибудь, — предложил Ниршав. Он явно приободрился, подуспокоился, даже дождь, напитывающий его подкольчужник, огорчал мужчину мало. — Да и панцирь… Они же у нас с тобой, Аше, из лучшего металла отличной обработки. И за год в воде не заржавеют!

— Это верно. — Женщина покосилась вверх. — Эх…

А дождь всё сеял. Мы вернулись на облюбованное место к потухшему костру и ещё два часа обустраивали стоянку, стаскивали издалека брёвнышки поудобнее и кучи высохших до звона веток. Собирая валежник, я подумал, что, наверное, тут раньше была настоящая роща, раз так много высохших деревьев. Интересно, как выглядел озеленённый демонический мир? Стало жалко, что сейчас передо мной расстилается голая и неприютная пустыня, нечем порадовать глаз.

— Как думаешь, тут действительно был парк? — спросил я у Аштии, помогая ей натягивать сырую шкуру «свиньекраба» над тем местом, где мы надеялись укрыться от дождя.

— Думаю, какую-то зелень они тут разводили. Всё для того же — опора для стихиальной системы. Как понимаю, не только защитной, но ещё и сдерживающей. Когда система рухнула, избытки энергии затопили обширные окрестности, вот почему тут всё в таком виде. А пока она не рухнула, тут и деревья росли, как в обычном человеческом мире. Хотя в демонических у них с ростом обычно возникают большие проблемы. Смотри, какие стволы ровные. Прямо мачтовые. В демонических мирах таких обычно не бывает… Кстати, смотри! Мох.

— И что? — Я в недоумении рассматривал поросли густого, длинного, будто водоросли, мха.

— В нём тоже что-то съедобное растёт. Сейчас посмотрим, — Аштия полезла в эту роскошную гущину ножом. Чем-то скрипнула внутри. — О! Да! И смотри, какие крупные, сочные! Можно чуть ли не так есть. Хорошо…

Густая водяная пыль заволокла мир, скрыла от нас топчущихся поблизости демонов, подёрнула камни тонкой водяной плёнкой. За дрова мы были спокойны, потому что их высушило слишком основательно, чтоб мельчайшая морось могла тут что-то изменить. Костерок развели у входа в импровизированную палатку, сооружённую из шкуры и деталей доспеха. Для уверенности Аштия и Ниршав поснимали с панцирей, набедренников и наплечников кожаные ремешки и пристёгивающуюся кожаную подкладку, припрятали их в вещи, за сам же металл нисколько не волновались.

На весело потрескивающем костерке в Ниршавовом шлеме кипела похлёбка, для разнообразия приправленная добычей Аштии. На вкус эти «каштаны» оказались совсем иными, чем давешние, и это по-настоящему порадовало. Как ни крути, питаться каждодневно одним и тем же мы не привыкли. Самые скудные вкусовые различия нами теперь, в относительном покое и безопасности, ценились особенно.

Странное было у нас состояние, странное расположение духа. Мы балансировали на грани жизни и смерти, ощущая, казалось, эти грани всем телом, всеми чувствами, объёмно и болезненно. И в то же время, задержавшись в пространстве между этими двумя абсолютами, отдыхали не только от дышащей в спину смерти, но и от жизни. Ни бытия, ни небытия не было сейчас в нас, были ожидание и безмятежность, легчайшее парение меж двух пластов — страшной реальности и прошлой, когда-то полной проблемами, тяготами, терзаниями, но сейчас казавшейся идеальной жизни.

И в неё мы окунались в наших разговорах — я рассказывал о своём родном мире, Ниршав — о своей семье, живущей где-то далеко в горном районе провинции Ремола. Дед Ниршава, как оказалось, был младшим сыном небогатого и не слишком знатного аристократа, и обзавёлся собственным титулом лишь благодаря участию в захвате этого когда-то автономного королевства. Император в числе прочих наделил своего верного офицера владениями, с которыми теперь семья билась, пытаясь выжать из них хоть сколько-нибудь приличный доход. Но каменистая земля неохотно дарила владельцев своими плодами, так что многочисленные сыновья мало на что могли рассчитывать.

Аштия охотно рассказывала о походах, которые организовывала, и о своей службе в императорской гвардии, и о задачах, которые перед ней и перед её матерью и бабкой ставила военная служба. Немало было и поводов для смеха — смех облегчал наше восприятие действительности, делал грань реальности, в которой мы задержались, ещё более призрачной, неверной, звонкой, словно хрустальный бокал. И это радовало — не было нужды и желания касаться её, вдумываться в неё, предполагать и анализировать. Чем меньше мы задумывались о происходящем, о перспективах будущего, о возможностях и их отсутствии, тем проще было существовать.

Мне логично было расспрашивать двух крупных военных чиновников об армии Империи, тем более что этот вопрос был очень интересен всем троим. Мы обсудили армии обоих миров и по многим вопросам спорили с увлечённостью, которая могла бы показаться странной — ведь теперь ни к той, ни к другой армиям мы отношения иметь не могли, и, видимо, навсегда. Но что ж было делать?! Ведь, по сути, наш досуг могли заполнить только еда, сон и трепотня на любые, самые разнообразные темы.

В какой-то момент, обсуждая возможные способы связи между различными боевыми подразделениями, я вслух пожалел, что не служил в танковых войсках и знал слишком мало об отдаче команд при помощи флажков — просто и экономно. Пришлось заодно пояснять во второй раз, что такое танки и бронетранспортёры, на каком принципе работают, как обслуживаются и снабжаются, эффективны ли и каковы их недостатки.

— Флажками тоже удобно, — оценила Аштия.